«Кутюр – это фанатизм»
Благодаря бренду Ulyana Sergeenko о русских народных промыслах вновь стали писать международные издания. «Это потому, что Фрол пытает журналистов кружевом, и они вынуждены сдаться!» — с хохотом объясняет Сергеенко. Натела Поцхверия поговорила с Ульяной и ее партнером Фролом Буримским о русских промыслах и настоящем кутюре.
— Почему в этом сезоне вы решили отказаться от формата показа и делать выставку?
Ульяна: Выставка дает возможность рассмотреть вещи вблизи, увидеть каждую деталь, оценить кропотливую работу мастеров. Кроме того, мы готовимся к получению звания официального члена Палаты высокой моды в Париже (на данный момент Ulyana Sergeenko единственный за всю историю русский бренд, который является приглашенным членом), и было важно, чтобы у каждого представителя Палаты была возможность прийти и оценить наши вещи вживую.
— Кристобаль Баленсиага никогда не дарил своих вещей и не делал скидок даже самым любимым клиенткам дома. Вы ввели такое же правило, подражая кутюрье?
Фрол: Я не сказал бы, что это наше правило. Так получилось. Стилисты сами находят нас и берут вещи на съемки. С самого первого сезона мы оказались под пристальным вниманием иностранных изданий и клиентов. Принцесса Бахрейна заказывает у нас одежду с момента основания бренда. Среди клиентов есть известные люди, и сотрудничаем мы на коммерческих условиях. С той лишь разницей, что для друзей бренда мы готовы создавать эксклюзивные эскизы и разрабатывать костюмы для особых случаев.
— Вы упомянули о зарубежных изданиях и западных клиентах. Получается, на Западе вас признали раньше, чем в России?
Ульяна: Показав первую коллекцию в Москве, мы отправились на Запад.
— Начать с Запада не было вашей стратегией?
Фрол: Конечно, нет! Так получилось, а дальше мы учились уже на ходу!
Ульяна: Нам везло. Какие-то вещи мы делали интуитивно правильно. Мы начали бренд так залихватски, по-русски, широко. Это был порыв. Показать, что Россия может. Я даже немного скучаю по тому бесшабашному энтузиазму. Знания мешают мне в определенной степени. Я начинаю себя ограничивать и очень хочу вернуть ту незатуманенность сознания. Из экспериментального цеха мы превратились в серьезное производство.
Фрол: В начале мы были даже в чем-то наглыми. Сейчас мы себе этого уже не позволяем. Показаться в Париже нам посоветовала Наталья Водянова, после того как мы устроили презентацию в Москве. Нам это казалось авантюрой, но в итоге это была наша победа.
— Семь лет бренду. Что за это время изменилось?
Фрол: Мы из лихого стартапа перешли в совершенно другую бизнес-форму. Бренд прошел серьезную реорганизацию. Теперь мы полноценный дом моды.
Ульяна: Честно говоря, необходимость структурировать бизнес стала для меня серьезной проблемой. Я долго противилась. Мне хотелось, чтобы это был всегда такой цирк, балаган, который путешествует и показывает представления.
— Что вы назвали бы главным достижением за прошедшие семь лет?
Ульяна: Для меня история бренда — это моя личная история. Я переживаю все, о чем мы рассказываем. После нашего первого кутюрного показа в Париже у команды было ощущение эйфории и настоящего успеха. За кулисами мы плакали, обнимались, наша фея-крестная Наталья Водянова сказала трогательную речь. Наверное, именно тогда мы и поверили в свои силы и в то, что все возможно. Сейчас наша общая мечта — это создание первого дома моды haute couture с отечественными корнями. Эта культурная миссия для меня очень важна, ведь вместе с брендом мы можем поддерживать уникальных специалистов. — Давайте тогда про ошибки за эти семь лет поговорим.
Ульяна: Это надолго (смеется).
Фрол: Сложнее всего нам далось создание команды. Мы изобретали нишу, которой в России, по сути, нет. Искали единомышленников, мастеров, специалистов, конструкторов.
— Сколько человек работает с вами?
Ульяна: У нас очень большое ателье. Сто человек. Старая школа.
Фрол: Есть и молодые специалисты. И когда старая школа начинает бодаться с новой — вот это настоящий творческий процесс. Более опытные специалисты всегда напоминают о технологиях и сложностях, молодые приходят с неординарными идеями. Одной из миссий бренда я вижу возрождение традиционных русских ремесел.
— Год назад мы писали о предприятии, где производятся красивейшие вещи, выполненные в технике крестецкой строчки. Какой-то бизнесмен выкупил умирающую фабрику, возродил ее, провел ребрендинг, наладил производство. Заключил контракты с РЖД на поставку салфеточек, нашел частных клиентов и так далее. Сейчас эти вещи продаются очень хорошо. Вы так видите свое будущее?
Ульяна: Очень вдохновляющая история. В начале пути мы мечтали открыть школу кружевоплетения, делать скатерти, но пока идею пришлось отложить…
Фрол: Это то, к чему хотелось бы стремиться. Моя личная гордость, что в иностранной прессе после нашего показа впервые прозвучали слова Елец или Вологда в контексте кружев. Кстати, в Крестце мы нашли частных мастеров и заказали у них рукава для платья. Ждали почти месяц, но получили великолепный результат. В Ростове нашли музей, который собирает ростовское кружево по всей России, — вот бы его восстановить. Там есть специалист по одежде, по пуговицам — у них такая коллекция пуговиц XIX века!
— Изменилось ли что-то за год в отношении народных промыслов в России?
Ульяна: Для меня самыми главными и почетными событиями прошедшего года стали участие дома в открытии постоянной экспозиции во Всероссийском музее прикладного искусства в Москве и на Фестивале русского кружева в Вологде, где дом представил кружевные изделия из коллекций Ulyana Sergeenko Couture разных лет. Сотрудничество с музеями для нас очень лестно, пожалуй, это наивысшая оценка труда команды, когда вещи рассматривают в качестве музейных экспонатов.
Фрол: Сейчас броши Ulyana Sergeenko представлены во Всероссийском музее декоративно-прикладного искусства на выставке «Броши XX века», а в конце апреля в музее можно будет увидеть изделия, фотографии и эскизы коллекций дома, которые вошли в состав музейного проекта, приуроченного к столетию Красной армии.
— Продолжаете ли вы развивать вашу идею лекций о ремеслах?
Ульяна: Мы очень рады возможности рассказывать истории о нашей родине, ее наследии и связи с другими культурами на разных площадках. Мы устраивали мастер-классы по кружевоплетению в Москве и Лондоне, они имели успех, и мы решили продолжать проводить похожие мероприятия с рабочим названием #UlyanaDreams.
— Поддержка русских ремесел тоже случайно стала частью вашей стратегии?
Ульяна: Безусловно! Это само собой получилось. Сейчас у нас главная задача — оставаться послами русских традиций и ремесел. Хотя когда я говорю «русских», я имею в виду и свою родину — Казахстан, свое детство советское. Мне приятно быть чуть обособленным продуктом. И я горжусь тем, что меня знают как русскую, как русского дизайнера. Но, честно говоря, «дизайнер» я с большой натяжкой. Скорее автор идеи.
— Я правильно понимаю, что у вас нет дизайнерского образования?
Ульяна: Нет совершенно. Мы с Фролом в чем-то настоящие дилетанты. И в этом, наверное, какое-то наше очарование. Когда мы впервые пришли к Мишелю Габеру обсуждать музыку для показа, у нас контакт установился за три минуты. Когда мы работали с Эдвардом Эннинфулом, он стилизовал для нас показ, мы принесли ему референсы, рассказываем что-то восторженно, а он смотрит на распечатки, улыбается и говорит: «Да, я понял. Мы как раз эту историю с Мейзелом снимали».
Фрол: Ульяна любит самобичеванием заниматься. Но она на самом деле вмещает в себя 28 должностей. А если говорить про миссию бренда, то действительно так вышло случайно. До революции в Клязьме, Ельце, Вологде было около 50 предприятий, которые производили кружево и продавали в Англию, Бельгию, Францию. Сейчас какие-то осколочки сохранились. Я много езжу по России и вижу, что люди до сих пор даже в этих чудовищных условиях занимаются эмалью, вышивкой, рисуют.
Историки, специалисты по русской северной мебели, по русской резьбе. Это такие узкопрофильные мастера, что мне страшно за них. Через 20 лет, если мы сейчас не опомнимся, не будет ничего — ни кружева, ни этих церквей в Карелии, ни домов с наличниками, ни русских печей.
— Человек, возродивший крестецкую строчку, жаловался, что вынужден лен закупать в Лионе. Российский никуда не годится. Как вы эту проблему решаете?
Фрол: Едем в Италию. Надо нам с этим человеком объединиться, кстати. Для того чтобы в Вологде нам сплели кружево, мы закупили нитки не в России. Было бы здорово создать базу специалистов. Понадобился мне набивной ситец — вот есть мастер в Петербурге, например. И все дома к нему обращаются. Как ателье «Лезаж» во Франции. В итоге мы за шесть лет нашли художницу, Елену Александровну Шнайдер, которая работает в другой технике — минеральные порошковые краски. И она почти месяц вбивала кропотливыми движениями с помощью нескольких трафаретов небольшие медальоны для плаща. Вы представляете, какой это труд? Она в мире одна такая. Сейчас ее наняли реставрировать замок в Англии, и мы ждем, пока она закончит, потому что другого специалиста ее уровня просто нет.
— Вам случалось отказывать клиентам из-за невозможности удовлетворить спрос?
Ульяна: Да. Но мы делаем так только в исключительных случаях. В остальное время мы работаем на износ, чтобы успеть ко времени. У нас самый срочный заказ — четверо суток, быстрее не получится. Но мы все фанатики. Работаем на пределе. Кутюр – это фанатизм.
— Те, кто покупает, тоже фанатики?
Фрол: Безусловно. В лучшем смысле слова. И когда клиент находит своего менеджера, это больше похоже на роман. Мне кажется, многим клиентам нравится и наш с Ульяной образ жизни. Мы же не на камеру по Ростовам путешествуем, а потому, что правда это любим. И у нас есть клиенты, которые тратят на одно свое путешествие годовой бюджет маленькой островной страны, но с удовольствием едут вместе с нами в Ярославль, например. А одна арабская принцесса сейчас замуж выходит в вологодском кружеве. Это же просто сказка.